Когда я думаю о России спустя 8 лет жизни в Австрии, мне не хочется спорить категориями «хорошо/плохо». У каждого свой маршрут, свои удачные и неудачные встречи, счастливые дни и провалы. Но если попытаться честно назвать главное отличие, то это не про отдельные истории сервиса или редкие человеческие факторы, это про фоновый режим жизни. В России любой вопрос почти автоматически становился квестом на выживание, где результат зависел от связей, случайностей и вашего умения «продавить». В Австрии тот же самый вопрос чаще оказывается обычной задачей в системе, у которой есть правила, сроки и понятная цена ошибки. И уже одного этого достаточно, чтобы внутренний мотор перестал реветь на повышенных оборотах.
В России я рано выучил простую формулу: если хочешь, чтобы что-то получилось сделать, найди «своего» человека — «своего» мастера, «своего» нотариуса, «своего» администратора, «своего» знакомого в нужном кабинете. Само слово «клиент» звучало романтически, но редко работало буквально. Ты как бы становился участником приватной партитуры, где музыка исполняется только для своих. В Австрии оказалось возможным прийти «с улицы» и остаться просто клиентом. Не всегда идеально, не всегда мгновенно, но по понятным правилам. Разница не в том, что где-то все «ангелы», а в том, что рынок и процедуры берут на себя львиную долю трения. И тогда у тебя остаётся время и энергия на собственную жизнь, а не на бесконечное смазывание чужих механизмов.
С бюрократией разрыв ощущается особенно телесно. В России даже внутри одной системы разные кабинеты могли требовать отличающиеся версии одной и той же бумаги, а на входе просить нотариальные подтверждения так, будто государство не доверяет собственным сотрудникам и базам. Но по всего лишь одному звонку оказывается не нужны ни документы, ни справки, ни вообще какие-либо доказательства — тебе всё сделают за минуту! В Австрии меня не раз удивляло обратное: на первом шаге достаточно распечатки электронного письма, фотографии паспорта или скриншота подтверждения. Да, потом тебе пришлют список с информацией, «что донести», но сам тон процесса другой: здесь присутствует исходное доверие к совершенно чужому человеку из другой страны, благодаря чему начинаются действия вместо изначального напрягающего подозрения.
Предсказуемость — это не про «поезда приходят по минуте», хотя и про это тоже, а про ритм среды, который не сбивается каждую неделю. В Австрии заранее обозначают перекрытия улиц и сроки работ в подъезде, регулярно чистят ливнёвки не «после потопа», а до сезона дождей. В супермаркете утром тебя ждёт ровно тот ассортимент, который ты и ожидаешь; не исчезают яйца, соль или бензин. Это звучит смешно, пока не понимаешь, сколько психологического шума уходит из головы, когда базовые вещи не превращаются в сюжет, а иногда и в квест. Ты впервые за много лет начинаешь планировать вперёд — бюджет, поездки, обучение — и в какой-то момент замечаешь, что организм вообще-то умеет функционировать и без постоянной мобилизации. И я начал задумываться о том, что мне хочется жить дольше и больше на этом свете! В России же я думал о том, как пережить этот день, месяц или год.
Мой российский «телесный маркер» — бессонница и тупая боль в висках по утрам — растворился не от медитаций, а от смены фона. Когда каждое обычное дело дома требовало «подвига», тело делало то, что умеет: сжималось и ускорялось. В Австрии чувство «надо переть любой ценой» стало выглядеть чужой привычкой. Ты ещё какое-то время продолжаешь жить так, как будто вокруг всё сейчас сломается, а потом замечаешь, что ничего не ломается, и впервые позволяешь себе опустить плечи. Это не про «европейскую сказку», а про снижение базовой тревоги до уровня, при котором голова снова годится не только для тушения пожаров.
Отдельная болезненная тема — собственность и опоры. В России курс валюты всегда был не просто цифрой в ленте. Он заходил в квартиру, в зарплату, в планы. Сегодня «доллар стоит» 7, завтра 27 — и твоя квартира, которую ты оценивал в 100 тысяч, в одно утро превращается в абстракцию. Это не экономика для специалистов, а отменённое завтра для всех. Ты продолжаешь «копить», но где-то глубоко понимаешь: правил нет, всё может схлопнуться, а объяснений будет много, но толку мало. В Австрии опоры устроены иначе. Они скучны, они педантичны, в них много бумаг и мало афоризмов. Зато договор — это договор, страховка — страховка, возврат — возврат. И вот это «скучно» вдруг оказывается главной роскошью моей новой жизни. Мне стали нравится местные новости, в которых рассказывают о добром, и я стал всё меньше читать российские СМИ, даже оппозиционные.
В образовании прослеживается похожая логика. В России диплом часто был пропуском, без которого «не берут», и его ценность, как ни странно, уменьшалась от количества «корочек без профессии». В Австрии в упорной ремесленной манере тебя ведут к тому, чтобы учиться ради работы по этой специальности. Это долгий, местами занудный маршрут без шоу и фанфар, но он физически понятен: язык — образование — практика — работа. Да, по пути бывают вынужденные компромиссы и работа «ниже статуса», чтобы прокачать язык и локальный опыт, но сама лестница стоит. Она не исчезает ночью, не меняет форму по чьей-то прихоти, и на ней есть куда подняться, если у тебя хватит сил и времени.
Самое интересное, что менять приходится не только адрес и язык, но и манеру контакта с миром. В России бытовое хамство — на дороге, в очереди, в транспорте — было привычным климатом. В Австрии я раз за разом попадал в ситуацию, где люди извиняются первыми, даже если виноват я: наступил на ногу — извиняются оба. И это не про «народ добрее», а про то, что социальная смазка системно заложена в нормы. Ты можешь встретить грубость и здесь — человеческий фактор никто не отменял, — но это не стиль всего пространства. Стиль — уважительное «нет», очередь «по записи», голос без крика. Из этой мелочи внезапно вырастает уважение к собственным границам: сначала внешним, потом внутренним.
Мне можно возразить и сказать: «Ну, нельзя же всё сводить к сервису и транспорту». И я согласен. Дело не в том, как часто разобьют ямку и через сколько часов её заделают. Дело в том, что высокий кортизол как базовая реакция на жизнь перестаёт быть нормой. Ты перестаёшь думать категориями «успеть, прорваться, выкрутиться» и возвращаешься к каким-то простым, почти забытым вопросам: зачем? ради чего? что мне важно? Когда повседневность перестаёт выдавать драму за смысл, у тебя освобождаются руки для того, что ты действительно считаешь своим.
Это особенно ярко проявляется в планировании времени. В России любое путешествие было походом в риск: не только «куда поехать», но и «как выжить», «что выгорит». В Австрии путешествия, концерты, встречи стали обычной частью года — не соревнованием и не попыткой «вырваться», а просто нормой удовольствия. Количество поездок упирается в рабочий отпуск и силы, а не в чью-то прихоть; число концертов — в твою любовь к музыке, а не в расписание «когда у нас тут в городе что-то привезут». Мы чаще бываем в ресторанах с друзьями, чем дома — не потому что «надо соответствовать», а потому что это просто доступно и удобно. И ты перестаёшь ловить себя на мысли, что каждое «вне дома» — маленький подвиг.
Если упростить до одной фразы, Россия для меня была страной высокого кортизола с минимальным итогом. Ты всё время спешишь, сжимаешь зубы, «тащишь» и в конце недели не можешь понять, что именно ты построил. Австрия оказалась пространством низкой драматургии. Здесь всё равно нужно много работать, учить язык, добираться до своих профессиональных берегов, иногда долго и терпеливо. Здесь хватает бюрократии и собственных странностей. Но у тебя появляется шанс уложить жизнь в последовательность, а не в набор сражений. И в этой последовательности появляется много ресурсов для близости, дружбы, внимания к себе.
Кто-то может сказать: «Ты сгущаешь краски про Россию и идеализируешь Европу». Мне неинтересно ни то, ни другое. Я не хочу пугать и не хочу рекламировать. Я просто знаю, как выглядит день, в котором ничего не разваливается без предупреждения, в котором документы не превращаются в героическое фэнтези, а уличные ремонты не начинаются после разрушений. Я знаю, как этот день меняет тело и голову, давая им право быть не в режиме «боевой тревоги», а в режиме «человеческой работы». И я знаю, как постепенно, по шагам, возвращается ощущение, что твой труд конвертируется во что-то реальное: компетентность, признание, проекты, маленькие радости.
Общаясь с теми, кто сегодня живёт в России, я слышу от них про неуверенность, про ощущение, будто «ошибка — это моя вина». Я, правда, думаю, что многое из этого — не про вас как личность, а про среду, в которой любые простые действия превращаются в проблему. И это знание само по себе — уже облегчение. Потому что если дело в среде, её можно сменить или хотя бы ослабить её влияние: учиться планировать в долгую, собирать «запас прочности», выбирать чёткие траектории вместо хаотических рывков. А там, где получится, менять саму географию жизни.
Спокойствие — это не лень и не слабость, а инфраструктура жизни, без которой ни работа, ни дружба, ни любовь не держатся долго. В Австрии я впервые почувствовал, что система может действовать в твою пользу. В какой-то момент это ощущение становится новой нормой, и к старой ты уже не хочешь возвращаться.
